Иван Бунин — не только заслуженный классик и лауреат Нобелевской премии по литературе, но беспощадный литературный критик. Он читал абсолютно всё — и всему давал оценку. Разбираем высказывания Бунина в статье.
Иван Бунин, выдающийся русский писатель и лауреат Нобелевской премии по литературе, вынужден был покинуть Россию в результате событий революции 1917 года. После Октябрьского переворота и установления большевистской власти, Бунин, пропагандируя традиционные ценности и отвергая новый политический строй, столкнулся с угрозой для своей личной безопасности.
В 1920 году Бунин покинул Россию и начал жизнь в эмиграции. Сначала он проживал в различных странах Европы, включая Францию и Швейцарию. Эмиграционные годы стали для него периодом трудных испытаний, связанных с материальными трудностями и эмигрантской неопределенностью.
Причина его эмиграции частично заключалась в несогласии с новой политической реальностью в России, а также в стремлении сохранить свою творческую свободу. Бунин отказывался подчиниться литературным канонам большевиков и предпочел покинуть родину, чтобы сохранить свою независимость как писателя.
В эмиграции Бунин продолжил свою литературную деятельность, создавая произведения, в том числе «Темные аллеи» и «Жизнь Арсеньева», и продолжал оставаться важной фигурой в русской литературной среде за границей. Его эмиграционные годы были сложными, но в их результате он смог создать значительное творческое наследие, за которое ему впоследствии была присуждена Нобелевская премия по литературе в 1933 году.
И по кому он проехался?
Почти по всем, включая незнакомых ему современников! Первыми под раздачу попали, конечно же, поэты и писатели, принявшие советскую власть. Вот как досталось певцу революции Маяковскому: «Самый низкий, самый циничный и вредный слуга советского людоедства».
Вот что Бунин писал в адрес другого советского классика — Михаила Зощенко: «Нынче и вчера читал рассказы Зощенко 37 г. Плохо, однообразно. Только одно выносишь — мысль, до чего мелка и пошла там жизнь. И недаром всегда пишет он столь убогим, полудикарским языком – это язык его несметных героев, той России, которой она стала».
Бунин критиковал не только политические взгляды и личностные качества коллег, но и их умение (чаще всего все-таки неумение в глазах Бунина) обращаться со словом. Несколько раз он проехался по творчеству Антона Чехова: «Перечитал "Дядю Ваню" Чехова. В общем, плохо. Читателю на трагедию этого дяди, в сущности, наплевать», «"Записные книжки" Чехова. В общем, оч. неприятно. Преобладающее: "N. все считали почтенным человеком, а он был сволочь" — всё в этом роде».
При этом Бунин и Чехов дружили! Но критика первого могла быть всё равно беспощадной. Возможно, как раз потому, что литературный дар Чехова Бунин всегда признавал, а главное, восхищался его личностью в мемуарах «О Чехове»: «Такого, как Чехов, писателя еще никогда не было! Поездка на Сахалин, книга о нем, работа во время голода и во время холеры, врачебная практика, постройка школ, устройство таганрогской библиотеки, заботы о постановке памятника Петру в родном городе — и все это в течение семи лет при развивающейся смертельной болезни!»
Если так сильно доставалось писателям, оставшимся с большевиками, то, может, к эмигрантам сам уехавший Бунин был снисходительнее? Совсем нет. По своему сопернику, Владимиру Набокову, Бунин проходился заметно жестче, чем по многим другим. Критиковать позицию Набокова он не мог — тот ведь тоже бежал от красного террора, поэтому с особым пристрастием разбирал его творчество, когда популярность Набокова взлетела. Сказалось и влияние жены — Вера Бунина относилась к Набокову с огромной подозрительностью и множество раз упоминала его в дневниках и письмах.
Вот, что писал Бунин о Набокове (публиковавшемся под фамилией Сирин) многим своим друзьям: «Перечитываю некоторые старые книжки «Современных записок». Сколько интересного! Но сколько чудовищного! Напр., «Дар» Сирина! Местами Ипполит из «Войны и мира»!», «Прочитал — столько огорчений! Сколько истинно ужасных стихов! До чего отвратительна всячески Цветаева! Какой мошенник и словоблуд (часто просто косноязычный) Сирин («Фиала»)! Чего стоит эта одна пошлость — «Фиала»!», «Сирин привел меня в большое раздражение — нестерпимо! Чего стоят одни эти жалкие штучки § 1, § 2 и т. д. Почему §? И так все — ни единого словечка в простоте — и ни единого живого слова! Главное — такая адова скука, что стекла хочется бить. Вообще совершенно ужасно!»
А ему нравился хоть кто-то?
Необычайную похвалу Бунина заслужили Твардовский и Паустовский: «Дорогой товарищ писатель, я прочел 2 "советских" книжки — одну в стихах — "Василий Тёркин" Твардовского — и другую в прозе, какого-то К. Паустовского (пожилой человек, интеллигентный), в которой есть рассказ "Корчма на Брагинке", — и в совершенном восторге и от "Тёркина" и от "Корчмы"! Совершенная редкость в этой "советской" литературе! Не читали ли?»
С Твардовским отдельная история — он привел Бунина в совершенный восторг. Бунин, наблюдавший за ходом Второй мировой войны в Европе, а не в СССР, осуждавший с самого начала еврейские погромы и, как мы помним, ненавидевший большевиков, искренне надеялся на победу Союзу, потому что фашизм и нацизм приводили его в ужас. Поэтому Твардовский, поддержавший своим романом всю армию и создавший поистине народного героя, Бунина восхищал: «Я только что прочитал книгу А. Твардовского ("Василий Теркин") и не могу удержаться - прошу тебя, если ты знаком и встречаешься с ним, передать ему при случае, что я (читатель, как ты знаешь, придирчивый, требовательный) совершенно восхищен его талантом, — это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный, солдатский язык — ни сучка ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова. Возможно, что он останется автором только одной такой книги, начнет повторяться, писать хуже, но даже и это можно будет простить ему за "Теркина"».